11 ноября Россия отметила значимое для литературного и культурного мира событие – 200-летний юбилей одного из величайших писателей Федора Михайловича Достоевского. К этому знаменательному празднику в школьной библиотеке и нашем музее подготовлена увлекательная тематическая выставка.

В рамках экспозиции  военкоры юнармейского отряда военкоров «ФЕНИКС» им. Адмирала П.С. Нахимова «МС ДИНАСТИЯ» МЦ МАОУ СОШ 135 познакомились с биографией Федора Михайловича, с книгой О.И. Сыромятникова «Судьбы России в литературно-общественной мысли XIX века, «Пушкинской речью», узнали интересные и удивительные факты о его семье, детстве и юности. Гости библиотеки узнали также много любопытной информации о его писательской деятельности, мотивах и особенностях творчества, а также о прообразах и своеобразии созданных им литературных героев. Выставка-портрет включает в себя  художественные произведения и другие литературные источники, посвященные жизни и творчеству Достоевского. 

А.С. Куляпин отправился в Георгиевский зал и Дом Учителя. Там собрались в этот день педагоги на запланированный форум. А в рамках проекта "Достоевский и современность", но отложенный в связи с неожиданными выходными, был организован методический семинар.

См. фотоальбом

В Георгиевском зале открыл семинар руководитель Отдела образования Пермской епархии, настоятель храма св. великомученика Георгия Победоносца отец Игорь Ануфриев. А председатель Пермского отделения Российского общества Ф.М.Достоевского, профессор ПГНИУ О.И.Сыромятников пригласил своих друзей - скульптора, автора проекта памятника Достоевскому Алексея Матвеева, архитектора Александра Рогожникова (автора постамента памятника), журналиста и краеведа В.Ф.Гладышева.

Елена Маринина, зам. руководителя ОРОиК Пермской епархии:

Достоевский и современность   

Как можно отметить день рождения Достоевского? Да еще день 200-летия? Хотелось бы, конечно, добрыми и важными делами. Например, открытием памятника. Но, если не получается отметить важным и полезным делом, то хотя бы важным разговором.

Поэтому разговор вновь зашел о памятнике - о замысле и проблемах осуществления, о значении его для пермяков. Кстати, именно этой проблеме были посвящены представленные на семинаре видеоролики пермских школьников - участников Молодежных историко-просветительских игр "Magistra Vitae". Об итогах отборочного этапа игр, в 2021 году также посвященных Достоевскому, рассказали директор Фонда возрождения и развития традиций "Отчий дом" А.Г.Хуторянская и зам. руководителя Отдела образования Пермской епархии Е.Г.Маринина.

Наиболее интересные работы Краевого конкурса методических разработок "Открываем Достоевского" представила член жюри конкурса, учитель русского языка и литературы школы № 101, Заслуженный учитель РФ Г.Г.Диева. Своими творческими и профессиональными разработками поделилась Заслуженный учитель РФ, учитель русского языка и литературы гимназии № 4 им. братьев Каменских С.М.Иванова.

Таким образом лучшими конкурсными работами вполне может пополниться методический портфель участников проекта "Достоевский и современность".

В помощь учителям и виртуальная экскурсия "Достоевский и Пермь", представленная председателем клуба "Пермский краевед" В.Ф.Гладышевым.

Участниками семинара стали и директора школ: И.А. Гладнев - директор "Школы инженерной мысли им. П.А.Соловьева" и Н.А.Курдина - директор школы № 9 им. А.С.Пушкина. Наталия Анатольевна предложила педагогическому сообществу Перми обратить внимание на то, что Достоевский - самый педагогический писатель, постоянно обращавшийся к "детской" теме. В силу печальных "пермских событий" последнего времени есть необходимость в массовом проведении педсоветов «О чистоте и безгрешности детской души».

Это может быть диалектическое обращение к педагогическим, «детским» текстам Достоевского, осмысление роли его наследия для современной российской, пермской педагогики.

Таким образом и памятник Достоевскому в Перми можно было бы позиционировать как пермский памятник учителю.

Вот такой получился "учительский" разговор о великом учителе.

Очень важным стал краевой конкурс методических разработок «Открываем Достоевского». Конкурс был организован Отделом образования Пермской епархии при поддержке Министерства образования и науки Пермского края, Администрации города Перми, Пермского отделения Российского общества Ф.М. Достоевского.

Конкурс является частью Комплексной образовательной программы «Достоевский и современность», реализуемой в Пермском крае в рамках празднования 200-летия со дня рождения Ф.М.Достоевского. Цель конкурса - приобщение учащейся молодёжи и педагогов к традиционным

духовным и нравственным ценностям через изучение жизни, творчества и мировоззрения Ф. М. Достоевского. Организаторы конкурса призвали участников в своих работах отражать духовно-нравственную проблематику произведений Достоевского, мировоззренческие аспекты, связанные с его жизнью и творчеством.

Оценивало работы жюри в составе:

• Диева Галина Григорьевна, учитель русского языка и литературы МАОУ «СОШ № 101» г. Перми,Заслуженный учитель РФ; 

• Бобкова Людмила Евгеньевна, учитель русского языка и литературы МАОУ «СОШ № 2 им. В.Н.Татищева» г. Перми, методист Отдела религиозного образования и катехизации Пермской епархии; 

• Глухих Елена Афанасьевна, учитель русского языка и литературы МБОУ «СОШ 2 г. Осы», помощник по образованию благочинного 1 Городского и Успенского округов Пермской епархии; 

• Сыромятников Олег Иванович -председатель жюри, профессор ПГНИУ, доктор филологических наук, председатель Пермского отделения Российского общества Ф.М.Достоевского. 

Всем сегодня хочется узнать об обстоятельствах жизни гения, о том, как он чуть было не встал на путь революционера. «Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма», — сокрушался автор «Бесов», а в показаниях Следственной комиссии о собирателе кружка он сообщил: «Меня всегда поражало много эксцентричности и странности в характере Петрашевского… Человек он вечно суетящийся и движущийся, вечно чем-нибудь занят»... Напрочь отвергнув в романе и социализм петрашевцев, и терроризм нечаевцев, свою писательскую задачу Достоевский мог считать выполненной. Однако революционный террор в России не только не затух, но разгорелся сильнее». 

Ловушка в поисках правды: бунташная молодость Достоевского

Если для Ленина «матерый человечище», ополчившийся «против общественной лжи и фальши» Лев Толстой был зеркалом революции, то «архискверный» Достоевский, показавший деградацию революционного подполья в романе «Бесы», мог быть лишь воплощенным зазеркальем (если бы это определение было в ту пору в ходу).

«Бесы» — третий роман из «великого пятикнижия». Создавалось это пророческое произведение в 1870–1872 годах, когда будущий Ленин кудрявым младенцем только начинал ходить и лепетать. 

Спустя 46 лет, в дни уже осуществлявшейся большевистской революции, «Бесов» перечитывал охваченный жутким чувством Николай Бердяев, который соблазном марксизма переболел загодя. «Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и предсказать, — поражался он. — В маленьком городе во внешне маленьких масштабах давно уже разыгралась русская революция и вскрылись ее духовные первоосновы, даны были ее духовные первообразы».

Итак, в небольшой губернский город после четырех лет отсутствия возвращается из Швейцарии Петруша Верховенский, сын робкого вольнодумца 1840-х, некогда промелькнувшего в столицах рядом с такими властителями дум, как Белинский и Грановский, но из осторожности тут же спрятавшегося в провинции. В противовес романтическому (однако удержавшемуся в границах просвещения, литературно-философских дискуссий и пропаганды прогресса практик) поколению родителя Верховенский-младший одержим планами самого решительного, всеобщего социального переворота. Принятый «за приехавшего заграничного эмиссара, имеющего полномочия», он сколачивает в городе тайную «пятерку» боевиков, коим внушает: таких ячеек по всей России сотни и тысячи, и все они зависят от единого центра, связанного с «европейскою всемирною революцией». Цель этой бесовской аферы — уничтожение всего и вся, от веры до вековых устоев. «Мы провозгласим разрушение»; «Мы пустим пожары»; «Мы сделаем такую смуту, что все поедет с основ»; «Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал», — мечтательно выбалтывает свои заветные намерения главный заезжий конспиратор.

«А дальше, — провозглашает он, — мы два-три соломоновских приговора пустим (сами собой напрашиваются «Власть — Советам! Мир — народам! Земля — крестьянам!». — В. Р.)... И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!»

Угрюмый идеолог Шигалев уже и название для этого вселенского строительства придумал — «земной рай» (другого-то на земле и быть не может) и по законам диалектики ошарашивает еще одним откровением: «Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом».  В устроенной по Шигалеву системе общественных отношений Петра Верховенского восхищает повсеместное шпионство и поголовное равенство: «У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство». 

Но неужто в таком социуме воцарятся тишь да гладь? Как бы не так! «Необходимо лишь необходимое — вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители, — уточняет Петруша. — У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно».

В том провозглашенном будущем, которое для нас уже стало прошлым, было всякое, но вот скуки точно не было.

Для осуществления шигалевского проекта требовался перво-наперво хороший клейстер, чтобы намертво склеить хотя бы базовую «пятерку», внутри которой с самого начала стал обнаруживаться разлад. Определенный Верховенским в номинальные вожди переворота загадочный русский швейцарец Николай Ставрогин, откровенно издеваясь, советует Петруше: «Подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать!» Верховенский хватается за эту подначку, ему позарез необходимо расправиться с бывшим студентом Иваном Шатовым, разгадавшим его, поделом обозвавшим шпионом и подлецом... 

Замыслом романа автор обязан реальному злодеянию. В ноябре 1869-го члены подпольной «Народной расправы» убили студента Петровской земледельческой академии Ивана Иванова — своего вышедшего из беспрекословного подчинения товарища. Живший в то время в Дрездене Достоевский узнал об этом из газет. Зачинщиком убийства был основатель организации, «созидатель разрушения» Сергей Нечаев, закалявший волю, подражая Рахметову: спал на голых досках, сидел на черном хлебе. А помимо того — изучал историю декабристов и петрашевцев, пользовался покровительством теоретика анархизма Михаила Бакунина. Встав на путь беспощадного террора, поиском средств себя не утруждал, бравировал вседозволенностью, утверждая, что для революционера «нравственно все, что способствует торжеству революции... безнравственно и преступно все, что мешает ему». Итогом борьбы видел такой строй, где каждый станет трудиться «под страхом смерти в случае отказа от труда», «производить для общества как можно больше, потреблять как можно меньше». Зловещую роль главаря «Народной расправы» в «Бесах» исполняет Петр Верховенский, хотя на прототипа он похож лишь складом ума да изворотливостью. 

Достоевский лично не знал ни Нечаева, ни студента Иванова, хотя о последнем был наслышан от приехавшего в Дрезден шурина Ивана Сниткина, учившегося в той же академии. О «пятерке» и тем более о страстях внутри нее писателю тогда ничего не было известно. Позже подробности, конечно, всплывут, но к тому времени роман уже сложится.

Чтобы воплотить литературный замысел, автору вполне хватило опыта собственных заблуждений и прозрений. Ведь он взялся не за хронику частного преступления, не за документальный очерк, а за художественное постижение насильственных попыток переделки общества, а кроме того — за ревизию собственных политических увлечений в молодую пору.

Весной 1846 года, за 20 с лишним лет до нечаевской истории, ему было 24. Тогда на Невском, не доходя до Большой Морской, с ним быстро-быстро заговорил вынырнувший из-за спины незнакомец: 

— Какая идея вашей будущей повести, позвольте спросить?

Начинающему сочинителю, чья первая книга прошла цензуру и появилась в печати лишь тремя-четырьмя месяцами ранее, нельзя было польстить больше. Искусителем оказался одногодок Михаил Петрашевский, выпускник Царскосельского лицея, кандидат прав Петербургского университета, переводчик в Министерстве иностранных дел и при этом пламенный фурьерист, лидер дискуссионного молодежного кружка, собиравшегося по пятницам в его доме.

Достоевский стал бывать на этих собраниях, читал отрывки из «Бедных людей», рассказывал про «Неточку Незванову», оглашал «преступное» письмо Белинского Гоголю и давал его списывать. Не довольствуясь одними разговорами, вошел в «семерку» радикалов, которые втайне даже от Петрашевского замышляли «произвести переворот в России». 

«Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма», — сокрушался много позже автор «Бесов», а в показаниях Следственной комиссии о собирателе кружка он сообщил: «Меня всегда поражало много эксцентричности и странности в характере Петрашевского… Человек он вечно суетящийся и движущийся, вечно чем-нибудь занят». 

Ба, да это же Верховенский-младший («Нечаев — отчасти Петрашевский», — укажет Достоевский в черновиках романа, имея в виду Петрушу), и говорит он так же, как его прообраз — ускоренно, торопливо, но внятно, без сбоев. И даже имя для этого персонажа извлечено из фамилии прямого предшественника. Однако за двадцать разделяющих их лет произошло не только перерождение, но и вырождение самого типа революционера. И если Верховенский мог сказануть о себе: «Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха!» — то своих однодельцев (арестованных, осужденных на смерть и лишь на эшафоте оповещенных, что расстрел заменен каторгой) писатель взял под защиту: «Монстров» и «мошенников» между нами, петрашевцами, не было ни одного». 

И все-таки петрашевцы и нечаевцы, по Достоевскому, связаны между собой, как отцы и дети, предшественники и преемники, хотя между жертвой искушения и бесом-искусителем — пропасть. «Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может быть, и мог бы… во дни моей юности», — признавался, как на исповеди, Федор Михайлович. 

Он и себя вписал в «пятерку» Верховенского — под именем убитого Ивана Шатова, во всяком случае, поделился с ним муками собственных религиозных поисков, отчасти дал ему свою внешность, от которой не был в восторге.

Верховного беса Николая Ставрогина автор тоже сыскал не в окружении Нечаева, а среди петрашевцев. Он — злодей, но лицо трагическое, — охарактеризует его Достоевский в письме к Михаилу Каткову и добавит: «Я из сердца взял его». Шатов в романе выкликает почти теми же словами: «Я не могу вас вырвать из моего сердца, Николай Ставрогин!» 

Сей злодей в «Бесах» великолепен внешне, свободен в речах и поступках, нетривиален, наделен редким самообладанием, по-своему последователен, неуступчив, непредсказуем, язвителен. Даже когда молчит, видно, что в разговоре он господствует. Не было бы ничего удивительного, если бы сам автор произведения хотел так же выглядеть и держаться. Между тем прошлое у Ставрогина мутно, настоящее провально, а будущего он лишает себя сам.

Надо полагать, в создании этого образа писатель ориентировался на близкого товарища по «семерке» петрашевцев Николая Спешнева, с которым не был столь короток во взаимоотношениях, как, например, с Аполлоном Майковым (даже уговаривал последнего к ним примкнуть), и тем не менее тянулся к нему, считался с ним, а за глаза в доверительном разговоре называл его своим Мефистофелем. Когда Достоевскому потребовались 400 рублей серебром, Спешнев дал 500, взяв взамен обязательство никогда не напоминать о долге. В одном, правда, они решительно не могли сойтись: христианство для «мефистофеля» ничего не значило.

В крепости во время следствия он заболел чахоткой и на Семеновском плацу, где минут десять вместе с товарищами ожидал неминуемой смерти, выглядел удручающе изможденным. Достоевский же пребывал в состоянии некоторой восторженности и, подойдя к Спешневу, по-французски произнес утешительную для верующего человека фразу (она могла стать последней в жизни): 

— Мы будем вместе с Христом.

Не изменяя себе, его товарищ, неколебимый атеист, ответил с усмешкой: 

— Горстью праха. 

Напрочь отвергнув в романе и социализм петрашевцев, и терроризм нечаевцев, свою писательскую задачу Достоевский мог считать выполненной. Однако революционный террор в России не только не затух, но разгорелся сильнее. Настоящая охота была устроена на царя-самодержца. До убийства Александра II Федор Михайлович не дожил чуть больше месяца, но пять предыдущих покушений были при нем. Первым попытался застрелить государя Дмитрий Каракозов. И вряд ли случайно похожую фамилию — Карамазовых — Достоевский вынес на обложку своего последнего романа. В предисловии главным действующим лицом он назвал младшего из братьев, послушника, задуманного таким же прекрасным человеком, как князь Мышкин. Развернуть историю Алеши собирался в продолжении романа. «Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером, — записал после разговора с великим писателем журналист и издатель Алексей Суворин. — Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и в этих поисках...» В петербургских литературных кружках завсегдатаи передавали друг другу: Алексей «доходит даже до идеи о цареубийстве».

Разумеется, Достоевский с особым пристрастием разбирался бы в том, как такое вообще возможно, и вместе с любимым героем прошел бы свою часть этого скорбного и порочного пути — не щадя себя, лишь бы удержать Россию, нависшую над бездной. 

Всё творчество Достоевского в высшей степени пропитано духом эсхатологии, то есть размышлениями как самого автора, так и его героев о будущей судьбе каждого живущего в данный момент на этой земле, о судьбе каждого ушедшего из этой жизни (так называемая «малая эсхатология»), а также о судьбе народов (главным образом русского), всего человечества в целом (особенно в конце времен) и о судьбе всего видимого и невидимого мира («большая эсхатология»). 

Как отмечает известный современный русский философ и богослов С.С. Хоружий, «эсхатология Достоевского… на редкость богата, ибо у Достоевского были с ней свои, особые отношения. Как издавна отмечали многие (Вл. Соловьёв, Д.С. Мережковский, Г.В. Флоровский), художник был наделён некой эсхатологической оптикой, способностью эсхатологического видения: способностью помещать явления реальности в горизонт „последних вещей“, видеть их в свете их завершения и конца, финального смыслового итога. Чаще эту его способность называли пророческой, но пророчество и эсхатология тесно связаны, и… в библейском духовном мире это одна стихия. Достоевский был лично вхож в неё, и поэтому данная тема — из числа главных и сердцевинных при обсуждении феномена Достоевского».

«Великий инквизитор» — пик творчества Достоевского

Пожалуй, пиком литературного творчества Фёдора Михайловича можно считать роман "Братья Карамазовы" — последний в так называемом Пятикнижии Достоевского (другие романы — "Преступление и наказание", "Идиот", "Бесы", "Подросток"). И наиболее яркой частью "Братьев Карамазовых" многие небезосновательно считают "Великого инквизитора" (часть вторая, книга пятая, глава пятая). Да и сам Фёдор Михайлович называл "Великого инквизитора" одним из своих главных литературных достижений.

В этом произведении очень лаконично и глубоко представлена метафизика мировой истории, которая вдумчивому читателю может помочь предугадывать будущее развитие человечества. Впрочем, эта метафизика истории не выдумана писателем, её корни уходят в Священное Писание и христианскую догматику. При этом герои романов Достоевского (да и сам писатель) — отнюдь не богословы, знающие тонкости христианской догматики. Большинство из них — ищущие люди, которые путём проб и ошибок, через горнило жизненных испытаний двигаются к постижению вечных истин. "Великий инквизитор" — произведение в высшей степени эсхатологичное, причём в нём просматриваются как «большая», так и «малая» эсхатологии.

Композиционно притча представляет собою рассказ в рассказе. Глава "Великий инквизитор" является непосредственным продолжением предыдущей главы "Бунт", где братья Карамазовы Иван и Алёша начали мировоззренческий спор о вере. Рассказ ведётся Иваном Карамазовым, который своему брату Алёше излагает в устной форме основные положения задуманной им поэмы. Алёша по ходу рассказа Ивана лишь изредка задаёт вопросы и даёт короткие комментарии. Естественно, что описание поэмы беглое, схематичное. Положить на бумагу свой замысел поэмы, как следует из последующих глав "Братьев Карамазовых", Ивану так и не удалось. Разговор о Великом инквизиторе лишь однажды ещё упоминается в романе: в ходе перепалки Ивана Карамазова с чёртом (часть четвёртая, книга одиннадцатая "Брат Иван Фёдорович", глава девятая "Чёрт. Кошмар Ивана Фёдоровича").

Многие биографы и исследователи творчества Достоевского полагают, что рассуждения Ивана Карамазова на тему Великого инквизитора передают непростые искания самого писателя в предыдущие годы, когда Фёдор Михайлович решал для самого себя «вечные вопросы». В 1840-е годы Достоевский, как известно, примкнул к петрашевцам, которые обличали недостатки и язвы тогдашней жизни в России и искали пути построения счастливого общества. Большинство из них были люди, которые находились под влиянием фурьеризма — одной из наиболее современных на тот момент социалистических идеологий. Но петрашевцы в своей массе были атеистами и в этом смысле пошли даже дальше самого Шарля Фурье (1772–1837), который с католицизмом не порывал. На петрашевцев сильно повлияла работа французского коммуниста-утописта Теодора Дезами "Иезуитизм, побеждённый и уничтоженный социализмом" (1845). Из самого названия видно, что француз «очистил» социалистическую идею Фурье от католических «предрассудков».

Достоевский в 1840-е годы, в отличие от большинства петрашевцев, видел будущее России как сочетание фурьеризма и христианства. Но гармоничного сочетания в его сознании никак не складывалось. И вот «Легенда» — как апогей размышлений писателя. И в ней он, рассуждая «от обратного» (через монолог Великого инквизитора), приходит к выводу, что сочетания социализма (а программа Великого инквизитора — это социализм) и христианства быть не может. Великий инквизитор сказал гневно Христу: «Ты нам мешаешь!»

Достоевский писал о "Легенде": «Здесь много меня и моего», «через большое горнило моя осанна прошла» ("Дневник писателя"). Слово «прошла» употреблено неслучайно: в период создания "Братьев Карамазовых" горнило сомнений и соблазнов было в основном уже позади. Как автор романа Достоевский — на стороне Христа, даже и в том случае, если бы, по его словам, «истина» оказалась «вне Христа».

В романе "Братья Карамазовы" "Великий инквизитор" именуется «поэмой», но это произведение чаще называли и называют «легендой», «притчей», «аллегорическим рассказом». Более того, ему дают титул «трагедии», причём "Великого инквизитора" многие критики и литературоведы называют самым трагическим произведением Достоевского. Оно имеет достаточно автономный статус, не связано напрямую с сюжетной линией романа "Братья Карамазовы" (хотя позволяет лучше понять внутренний мир Ивана и Алёши Карамазовых).

После смерти писателя «Великий инквизитор» неоднократно издавался в виде отдельной брошюры (или книги с комментариями, иллюстрациями и приложениями). Впрочем, случалось и обратное: при публикациях романа "Братья Карамазовы" на других языках зарубежные издатели иногда выбрасывали главу "Великий инквизитор". Мол, она не вписывается в сюжетную линию всего произведения, непонятна «среднему» читателю, является «инородным телом».

Уже на излёте жизни, в последнем выпуске "Дневника писателя" Фёдор Михайлович неожиданно отходит от жёсткого неприятия социализма. Атеистическому социализму Маркса он противопоставляет «наш русский социализм»: «Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский „социализм“ теперь говорю (и это обратно противоположное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществлённая на земле, по колику земля может вместить её. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нём присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет ещё этого единения, если не созижделась ещё церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то всё-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда её, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасётся лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!»

К сожалению, целостной концепции русского социализма Ф.М. Достоевский нам не оставил. Что и по сей день даёт пищу для оживлённых дискуссий и непрекращающихся споров.

Ф.Достоевский верит, что «… удел своей родной земли есть всемирность, и не мечом приобретённая, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей». Писатель верит, что это предназначение открывает России православие: «Потому что православие именно это повелевает и к тому ведёт: «Будь на деле братом и будь всем слуга». И Россия доказала право на эту миссию своей историей, «ибо что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?». ...»истинное христианство, православие, осталось только в русской земле, а потому и «русский народ весь в православии и в идее его». Более в нем и у него ничего нет — да и не надо, потому что православие всё. Православие есть Церковь, а церковь — увенчание здания и уже навеки».

(Исп м-лы СМИ; В. Катасонова,  В. Радзишевского и др.)
 
Над выпуском работали:
военкоры юнармейского отряда военкоров «ФЕНИКС» им. Адмирала П.С. Нахимова «МС ДИНАСТИЯ» МЦ МАОУ СОШ 135;
тьютор — военкор юнармейского отряда военкоров «ФЕНИКС» им. Адмирала П.С. Нахимова «МС ДИНАСТИЯ» МЦ МАОУ СОШ 135 
Куляпин Александр Сергеевич, рекордсмен Книги рекордов Гиннесса, кавалер медали «Потомству в пример».